С меня хватит — этот дом больше не санаторий для твоей мамочки! Теперь это мой дом, и я больше не собираюсь притворяться, что меня всё устраивает.
«Чужая хозяйка»
Лида стояла у кухонного окна, наблюдая, как рабочие приколачивают последние доски к террасе. Новый дом, их мечта, наконец стал реальностью. Прочный, светлый, просторный — такой, каким она его представляла долгими вечерами в съёмной квартире, листая журналы по интерьеру. Дом, в который они с Сергеем вложили не только деньги, но и душу.
Пять лет копили. Пять лет отказывали себе во всём. И всё равно не хватило бы, если бы не та бабушкина дача — облупленная, но до боли родная. Продать её было всё равно что вырвать часть детства. Но ради будущего пришлось.
— Красота, — сказал Сергей, обняв Лиду сзади, прижимаясь щекой к её волосам. — Летом тут будет рай. Представляешь — гамак, шашлыки, смех…
— Да, — кивнула Лида, прижавшись к нему. — И наконец-то будем звать гостей.
Но она и представить не могла, что первым и, как оказалось, самым нежеланным гостем станет его мать — Нина Петровна. И что задержится она не на пару дней.
Нина Петровна приехала внезапно — через неделю после новоселья. Без предупреждения, с двумя набитыми чемоданами и упругим намерением остаться.
— Ну вот и приехала! — произнесла она бодро, входя в дом, как в свою квартиру. — Какая красота у вас тут! Просторно, светло. Но пустовато…
Сергей бросился обнимать мать, а Лида, пытаясь сохранить вежливую улыбку, едва не выронила салфетки из рук. Чувство тревоги закралось в живот — то ли женская интуиция, то ли опыт общения.
— А почему мебели почти нет? — поинтересовалась свекровь, оглядывая гостиную. — Голые стены, пустой угол. Диван бы сюда — угловой, с подлокотниками. И стенку! И ковёр. Без ковра в доме как в общаге.
— Мам, мы ещё не всё купили, — пробормотал Сергей. — По чуть-чуть.
— По чуть-чуть — это несерьёзно. В доме должен быть уют сразу. Мы с твоим отцом за три дня всё обставили. Завтра поедем выбирать. И в спальню шторы другие надо — эти слишком кричащие.
— Нина Петровна, мы их специально выбирали, — попыталась вставить Лида.
— Ну, мало ли что вы выбирали. Вы молодые, ещё не понимаете, что важно. Я подскажу. У меня глаз на это намётан.
Сергей молчал. Лида ждала от него поддержки, хотя бы короткой фразы «мама, хватит». Но он только слабо улыбался, будто и не замечая, как его жена с каждым словом свекрови стискивает губы всё крепче.
На следующий день Нина Петровна встала на рассвете, как в пионерский лагерь. К моменту, когда Лида вышла на кухню, кастрюли уже были переставлены, посуда сложена «по-новому», полотенца перевешены.
— Доброе утро, Лидочка, — сказала свекровь, варя овсянку в Лидиной кастрюле. — Я тут немного порядок навела. У тебя всё было как-то… не по-хозяйски.
— Я привыкла к своему порядку, — сдержанно ответила Лида.
— Привыкнешь и к лучшему, — отрезала Нина Петровна.
В следующие дни всё шло по наклонной. Свекровь распоряжалась кухней, как собственной. Вмешивалась в покупки. Приглашала соседей — «чтобы познакомиться». Начала ходить с Сергеем в магазины, не спрашивая Лиду. Говорила, что «неудобно, когда молодая совсем не умеет готовить вкусно». А Лида молчала. Терпела. И всё чаще спрашивала себя: это временно? Или теперь так будет всегда?
Вечером, когда Нина Петровна ушла смотреть сериал в гостиную, Лида зажала кран в ванной и повернулась к мужу:
— Мы можем поговорить?
— Конечно, — ответил он, потягиваясь.
— Скажи честно… Ты вообще собирался мне сказать, что мама остаётся у нас? И на сколько?
— Ну… она не знает пока. Может, на месяц. Пока сдаёт свою квартиру. Да и ты сама говорила — дом большой, всем места хватит.
— Дом-то большой, — сдерживая голос, проговорила Лида, — но я в нём чувствую себя гостьей.
— Перестань, Лид, — поморщился Сергей. — Это моя мама. Она добрая. Помогает.
— Помогает? Она переставила мне кухню, раздаёт приказы и ведёт себя, как будто это её дом!
— Ты преувеличиваешь, — усмехнулся он. — Она просто старается. Вот увидишь — вы подружитесь.
Лида молчала. Она поняла главное: он не собирается ни с кем ссориться. Ни с матерью, ни с женой. Значит, придётся решать всё самой.
⸻
Неделя прошла, как в тумане. Утро начиналось с запаха каши и нравоучений. Днём — указания, кому что делать и кто как неправильно моет полы. Вечером — обсуждение планов, которые Лида даже не успевала услышать, не то что одобрить.
Сергей между ними плавал, как рыба в мутной воде: то за маму, то за жену, то вообще «ни при чём». Лида же чувствовала, как в ней накапливается обида. Дом, в который она вложила столько сил, становился чужим.
Однажды вечером она вернулась домой позже обычного. На кухне сидели Сергей и Нина Петровна, пили чай и смеялись. Лида прошла мимо них в спальню и вдруг услышала, как свекровь шепчет:
— Надо бы с ней построже. А то раскисла совсем. Мужчинам не нравятся вялые бабы.
— Мама, не начинай, — пробурчал Сергей.
Этой ночью Лида не спала. А утром написала список: «что я хочу», «что я чувствую», «что я не готова терпеть».
Когда за завтраком Нина Петровна заявила:
— Сегодня купим новый ковер! А ещё я думала — перегородку поставить между кухней и гостиной. У вас ведь совсем не зонировано!
Лида отложила ложку.
— Нина Петровна, — сказала она спокойно. — С сегодняшнего дня все решения по дому принимаю я.
— Что?
— Это мой дом. И я не позволю больше хозяйничать в нём без моего согласия.
— Как ты разговариваешь?! — вскинулась свекровь. — Это дом твоего мужа! Моего сына!
— Это дом, который построен на мои деньги. Проданную дачу ты, вероятно, забыла. А я — нет. Поэтому ещё раз: в моём доме я — хозяйка.
— Сергей, ты это слышишь?! — возмутилась Нина Петровна, поворачиваясь к сыну. — Ты позволишь?
Он поднял глаза от чашки, как школьник, застигнутый на списывании.
— Мам… Лида права. Мы должны сами решать, как жить.
— Вот как, — холодно проговорила свекровь. — Понятно.
Через три дня Нина Петровна уехала. Без скандала, без прощания. Просто собрала вещи и сказала, что «поживёт пока у подруги».
Лида стояла на крыльце, когда машина свернула с дороги. Сердце колотилось — не от радости, а от боли. Никто не выигрывает в таких сражениях.
Сергей молчал весь вечер. А перед сном тихо сказал:
— Ты не обиделась, что я не вмешался раньше?
Лида смотрела в потолок.
— Обиделась. Но теперь поняла: если я не защищу себя — никто не защитит.
Он обнял её за плечи.
— Давай теперь вместе. Только ты и я. И без гостей… хотя бы до осени.
Она впервые за долгое время улыбнулась по-настоящему.
Прошло чуть больше двух месяцев. Лето выдалось жарким, словно само небо решило компенсировать Лиде всё, через что она прошла. Дом зажил тихой, размеренной жизнью: утренний кофе на террасе, ленивые разговоры по вечерам, зелень, разросшаяся вдоль забора, как символ покоя и уюта. Никаких перестановок, никаких неожиданностей.
Сергей тоже будто бы изменился — стал внимательнее, чаще спрашивал Лиду о её мнении, советовался. Иногда даже сам признавал, что мама была «слишком напориста». Лида не комментировала. Просто наслаждалась тишиной. Ей так этого не хватало.
Но покой, как известно, вещь временная.
В воскресенье утром, когда Лида только открыла ноутбук, чтобы разобрать накопившиеся за неделю письма, зазвонил домофон.
— Кто-то к нам? — удивилась она, выглянув в окно.
Сергей пожал плечами и пошёл открывать. Через минуту на пороге появилась… она. Нина Петровна. В красной куртке, с двумя чемоданами и тяжелым взглядом.
— Ну здравствуйте, дети, — произнесла она сухо. — Вот я и вернулась. Надеюсь, не прогоните мать в такое-то время?
Лида будто проглотила осколок льда. В груди всё сжалось.
— Вы ведь уехали… — начала она, не в силах подобрать другие слова.
— Уехала — да. Но временно. Подруга заболела, снимать жильё дорого, да и одна я себе не доверяю. Врачи подозревают гипертонию, давление скачет. Вдруг что случится? У вас тут — дом, место, сын рядом. Так что я решила — вернусь.
Она переступила порог, не дожидаясь ответа.
Сергей снова промолчал. Лида вгляделась в его лицо — и не увидела ничего. Ни возмущения, ни решимости, ни мужества.
“Вот и всё”, — пронеслось в голове. — “Началось снова”.
⸻
Первым делом свекровь заняла комнату для гостей. Потом вытащила из чемодана чайник, прихватки и свою любимую скатерть — “а то у вас всё слишком пусто”. Через три дня она уже вела активную «бытовую деятельность» — меняла расположение обуви в прихожей, вытирала пыль с полок Лиды и звонила соседкам, приглашая «на чай».
— Ты должна понимать, — говорил Сергей по вечерам, — ей тяжело. Она одинока, возраст, здоровье… Пожалей её немного.
— А кто пожалеет меня? — спрашивала Лида. — Я снова чувствую себя чужой в своём доме. И ты, как всегда, ничего не делаешь.
Он вздыхал, чесал затылок, но не шёл дальше слов. Конфликта он по-прежнему боялся больше всего на свете.
Лида пыталась держаться. Глубоко дышала. Пила валерьянку. Уходила на долгие прогулки, лишь бы не находиться рядом с Ниной Петровной. Но терпение — ресурс ограниченный.
Однажды, вернувшись с работы, она обнаружила, что её любимое кресло, которое она с таким трудом выбрала, стоит не в углу гостиной, а вынесено в коридор.
— А что это? — с трудом сдерживая голос, спросила она.
— Мешало, — ответила свекровь. — Неудобно проходить. Я его заменила. Кстати, кресло твёрдое, сидеть в нём вредно для позвоночника. У меня медицинский журнал есть — хочешь, дам почитать?
— Нет, спасибо. Верните кресло на место.
— Что ты так завелась? — удивилась Нина Петровна. — Мы же семья.
— Семья? — Лида выпрямилась. — Тогда, как член семьи, вы должны уважать личные границы. А вы… хозяйничаете здесь, как у себя дома.
— Я и есть дома! — громко ответила свекровь. — Это дом моего сына. И ты, девочка, не забывай, кому обязана!
— Я? — Лида рассмеялась. — Этот дом построен на деньги от продажи моей бабушкиной дачи. Или вы забыли?
— Зато руки были Серёжины! Он строил, он таскал! А ты только командовала и выбирала подушки по цвету штор.
— Хватит! — Лида сжала кулаки. — Отныне — это мой дом. И он не будет больше санаторием для вашей самодеятельности.
Сергей вошёл в комнату, услышав крик.
— Что тут происходит?
— Ты слышал! — Нина Петровна всплеснула руками. — Твоя жена выгоняет меня! После всего! В моём возрасте — на улицу!
— Я не выгоняю. Я ставлю границы, — Лида говорила спокойно, но голос дрожал. — Или вы их принимаете. Или — ищите, где жить.
— Сергей! — свекровь обернулась к сыну. — Ты что, позволишь ей вот так со мной разговаривать?
Он посмотрел то на мать, то на жену. И впервые — впервые! — медленно покачал головой.
— Мама… Ты правда перегибаешь. Это наш дом с Лидой. Ты — гость. Долгий гость, да. Но гость. И ты должна это уважать.
Нина Петровна медленно села на диван. На её лице — смесь обиды, растерянности и негодования.
— Ясно, — проговорила она, не глядя на них. — Значит, я больше не нужна.
— Мама, не в этом дело…
— Всё. Больше не уговаривайте.
Она ушла в свою комнату, громко хлопнув дверью.
⸻
На следующий день она начала собирать вещи. На удивление — без сцены. Спокойно, методично. Даже салфетки с кухонного стола сложила в отдельный пакет. Сергей предложил отвезти её, но она отказалась. Уехала сама. На такси.
Когда хлопнула дверь, Лида опустилась на диван. Сердце колотилось в висках. Ни радости, ни облегчения — только опустошение. Она посмотрела на Сергея.
— Ты злишься на меня?
Он сел рядом. Взял её за руку.
— Нет. Я злюсь на себя. Что раньше не понял, как тебе было трудно.
— Ты правда понял?
— Да. Правда.
⸻
Через неделю пришло письмо. От Нины Петровны. Две страницы, исписанные ровным почерком.
“Лидочка,
Я много думала. Не знаю, простишь ли ты меня, но хочу сказать — мне правда жаль. Я не замечала, как вторгалась в ваше пространство. Я привыкла всё контролировать. Вдова, одиночество, болезнь — всё это не оправдание.
Но ты оказалась сильнее, чем я думала. И, возможно, мудрее.
Я живу у старой подруги. Учусь слушать. Учусь быть мамой, а не хозяйкой.
Если когда-нибудь ты всё же пригласишь меня снова — обещаю быть другой.
Нина Петровна”
Лида перечитала письмо дважды. Потом положила его в ящик. Пока — без ответа.
На террасе пел сверчок. В небе гасло солнце. Дом дышал тишиной.
И это была та самая тишина, которую Лида заслужила.
«Возвращение Нины Петровны»
Прошёл почти год. За окном кружились снежинки, медленно оседая на подоконники, словно время замедляло ход в ожидании перемен. Лида сидела в кресле у камина, завернувшись в плед, и гладила живот. Он уже был заметным, округлым, наполненным новой жизнью. Через два месяца в их доме должен был появиться ребёнок — долгожданный, выстраданный.
Беременность далась нелегко. Сначала были месяцы ожиданий, потом неудачная попытка, потом слёзы и боль, которую не с кем было разделить. Сергей старался поддерживать, но не всегда понимал, как. Всё изменилось после последнего УЗИ, когда врач сказал: «Сердцебиение отличное. Всё идёт как надо».
С тех пор Лида начала дышать иначе. Глубже, спокойнее. В доме снова поселилась тишина, но уже не гнетущая, а созидательная. Комната малыша была почти готова — мягкие бежевые стены, белая кроватка, корзинка с маленькими носочками.
Лида закрыла глаза, прижав ладони к животу. Малыш слегка толкнул её изнутри. Она улыбнулась.
— Я тебя жду… — прошептала она. — Только ты и я.
В этот момент зазвонил дверной звонок. Она вздрогнула — никто не должен был прийти. Сергей был в супермаркете, соседка предупредила, что уехала на выходные.
Лида подошла к двери и осторожно заглянула в глазок. На крыльце стояла… Нина Петровна. В длинном пальто, с небольшим чемоданом и цветами в руках.
У Лиды пересохло во рту. Инстинкт говорил — не открывать. Опыт шептал — это ловушка. Но что-то в лице свекрови было иным. Никакой уверенности, никакой напористости. Только усталость. И… волнение?
Лида открыла дверь.
— Здравствуй, Лидочка, — тихо произнесла Нина Петровна. — Я… не знаю, можно ли мне сюда.
— Проходите, — так же тихо ответила Лида, отступая в сторону.
Свекровь вошла, осторожно, будто ступала по льду. Цветы протянула неуверенно.
— Это тебе. И малышу. Я узнала от Сергея… Он мне позвонил неделю назад. Сказал, что ты на седьмом месяце. И что всё хорошо. Я… не могла не приехать.
Лида взяла букет. Простой, из белых хризантем. Без фанатизма. Без пафоса.
— Спасибо, — сказала она. — Присядьте.
Они устроились в кухне. Нина Петровна оглядывалась по сторонам, но молча. Не комментировала новые шторы, не поправляла скатерть. Просто сидела, будто ждала вердикта.
— Я не хочу возвращаться, — начала она, будто угадывая мысли Лиды. — Я не прошу. Только… увидеть. Поговорить. Извиниться, наверное, как надо.
Лида смотрела на неё внимательно. В глазах свекрови были морщинки — глубже, чем год назад. Волосы, тщательно уложенные, с проблесками седины. И руки — сжаты на коленях, неуверенные, почти виноватые.
— Я получила ваше письмо, — сказала Лида. — Но не знала, что ответить.
— И правильно, — кивнула Нина Петровна. — Иногда молчание — лучший ответ. Но я… Я тогда много поняла. Сначала — злилась. Считала, что ты меня унизила. А потом, когда осталась одна, вдруг поняла: не ты меня оттолкнула. Я сама отдалилась — ещё тогда, когда пришла к вам и начала командовать, как привыкла. Я ведь всю жизнь управляла — мужем, домом, работой. А как стало некого — я попыталась взять под контроль ваш мир. Только он — не мой.
Лида молчала. А свекровь продолжила:
— Я много думала. Ходила к психологу, представляешь? Полгода. Каждый понедельник. И она — молодая, лет тридцать, — сказала мне как-то: «А вы уверены, что уважаете своего сына как взрослого мужчину?» Тогда меня как током ударило. Я — не уверена. Я всё ещё видела в нём мальчика. И пыталась всё решать за него. И за тебя.
Она вытерла глаза краешком платка.
— Мне стыдно. Правда. Но я пришла не для того, чтобы ты меня простила. А чтобы сказать тебе это лично. Пока не поздно. Пока малыш не родился. Я не хочу, чтобы ты боялась, что свекровь опять всё испортит.
Лида медленно кивнула. Слова проникали внутрь — не как обвинения, а как капли дождя, напитывающие землю. Тяжёлую, истощённую.
— Спасибо, — сказала она. — Я это ценю.
— Я уеду сегодня же. У меня поезд вечером. Просто… можно я немного побуду? Посижу, посмотрю, как ты живёшь. Тихо. Без советов. Я даже разговаривать не буду, если не попросишь.
Лида встала.
— Хочешь посмотреть комнату малыша?
Нина Петровна подняла глаза, и в них впервые за долгое время появилось тепло.
— Очень.
⸻
Комната была залита мягким светом. На стене — картина с воздушными шарами, над кроваткой — музыкальный мобиль. На полке — плюшевый заяц, которого Лида купила первой, когда тест показал две полоски.
Нина Петровна вошла осторожно, как в храм. Не дотрагиваясь ни до чего.
— Всё такое… светлое, — прошептала она. — Тёплое. Совсем не как у нас тогда, когда Серёжа родился. У нас были серые стены и металлическая кроватка. Времена такие были. А ты… ты дала ему совсем другую реальность. Ты хорошая мама, Лида. Уже сейчас.
Грудь сжалось. Лида отвернулась — слёзы подступили слишком быстро.
— Мне страшно, — призналась она. — Иногда мне кажется, что я не справлюсь. Что сделаю что-то не так.
— Справишься. Потому что ты не одна. У тебя есть он. И ты сильная.
Они постояли в тишине.
— Я хотела тебе кое-что отдать, — сказала Нина Петровна, открывая сумку. — Вот.
Она протянула небольшую коробочку. Внутри — старинная серебряная ложечка.
— Это была ложка Сергея. Я сохранила её всё это время. И хочу, чтобы теперь она была у тебя. У вашего малыша.
Лида взяла ложку. Она была холодной, с вензелем на ручке и лёгким изгибом — потёртая временем, но настоящая.
— Спасибо, — сказала она. — Это важно.
⸻
Нина Петровна уехала вечером. Без сцены. Без упрёков. Просто обняла Лиду — осторожно, почти несмело — и долго держала руку на её животе, будто запоминая прикосновение к новой жизни.
— Я не знаю, будем ли мы близки, — сказала она на прощание. — Но теперь я знаю: быть рядом — это не значит вмешиваться. Я буду рядом. Когда ты разрешишь.
Лида стояла на крыльце, пока её фигура не исчезла за поворотом.
Снег продолжал идти. Медленно, мягко. Словно стирал прошлое.
⸻
Через два месяца родился мальчик. Его назвали Алексей.
Сергей держал сына на руках с таким выражением лица, словно впервые в жизни понял, зачем он живёт. Лида смотрела на них и чувствовала: вот оно. Всё случилось так, как должно было.
Нина Петровна приехала на пятый день. С пакетами с супами и вареньем, с новым плюшевым зайцем и… с молчаливым уважением к Лидиному пространству.
— Можно я просто посижу в углу? — спросила она. — И посмотрю на внука.
Лида улыбнулась:
— Можно. Только не в углу. Рядом.